Оливье Ассаяс: «В духов не верю, а духовность может стать опорой, когда шатается мир»

— Важно ли для вас было, что Кристиан Стюарт не только отличная актриса, но и звезда ошеломительно популярного мистического триллера «Сумерки»?

— Вы правы, но лишь отчасти. В Кристен меня привлекает ее органика, способность делать неординарное простым. Она одновременно и кинозвезда, и соседская девчонка. Неземная и реальная. Именно это произвело на меня впечатление, когда мы снимали «Зильс-Марию». Она органична в видении характера, что помогало нам при подходе к теме сверхъестественного. Она обладает редким качеством придавать абстрактному тактильность ощущений. Сама Кристен — одна из причин, вдохновивших меня на создание фильма. Не думаю, что написал бы сценарий, если бы не знал ее.

Я хотел сделать фильм о современной молодой девушке, которая разрывается между глупой, ненавистной работой ради заработка (она закупает наряды для знаменитостей) и ее духовными устремлениями. Сегодня мы живем в мире, в котором материальная сторона все больше превалирует, и нам необходимо найти какой-то выход в духовное пространство. Или создавать его самим.

— Создание фильма для вас тоже является духовным процессом?

— Конечно. Думаю, кино, желают его создатели того или нет — имеет дело с коллективным подсознательным. Я верю в подсознание, считаю, что на протяжении длительного времени представление о кинематографе имело непосредственное отношение к психоанализу, увы, при гегемонии развлекательного кино сейчас этого нет.

Кино фиксирует то, что находится за пределами познаваемого. Это, конечно, относится и к моим фильмам.

— Но ведь и современный театр, музыка связаны с подсознанием.

— Конечно, но кино, особенно документальное, вроде бы фиксирует то, что происходит в реальной жизни… При этом фокусирует чье-то субъективное восприятие. Это иллюзия реальности, воплощающее наше отношение к действительности.

— Вы решились материализовать невидимое в мягкой, вовсе не американской жанровой манере.

— Призраки, как и сновидения — своего рода проекция того, что мы чувствуем, проекция наших страхов. Я рассматривал разные возможности показывать страхи. И решил показать их в соотнесении с популярным в конце 19-го века спиритизмом. Когда люди вызывали и видели духов. Интересно, что же они на самом деле видели? Я не верю в духов. Но хотелось запечатлеть само воображение, которое безусловно свидетельствует о людях, о пределах мира фантазии того времени. У нас были подробные описания и фотографические снимки спиритических сеансов, которые представляют собой наивные суперимпозиции, то есть фотоналожение, но которые служили своего рода подтверждением того, что вещал медиум.

— Вы вводите в сюжет работы шведской художницы и спиритистки Хильмы аф Клинт.

— Для меня открытие абстрактных работ Хильмы аф Клинт стало потрясением. До ее персональной выставки в Стокгольме в 2013-ом ее практически никто не знал. А ведь еще в начале 19 века она удивляла абстрактными картинами, связанными с теософией. Известно, что и на Мондриана, и Кандинского оказало влияние увлечение антропософией. Их тяга к искусству абстракции объяснялась желанием отобразить вещи, имевших отношение к мистицизму. Клинт была убеждена, что духи движут ее рукой. Не показывала картины, и в завещании был пункт, согласно которому ее работы можно было сделать достоянием публики не ранее, чем через десятилетия после ее смерти. Вот так откуда ни возьмись появляется новая страница в современном искусстве. Ее история свидетельствует об относительности наших представлений о современном искусстве. Мое увлечение Хильмой нашло отражение в фильме, как отзвук истории героини Стюарт. Хотелось сказать, что невидимое может быть и благотворным, созидающим, не обязательно должно пугать.

— Общеизвестно, что в период нестабильности растет интерес к разного рода мистицизму: экстрасенсы, токшоу о паранормальных феноменах. Как вы это объясняете?

— Периоды нестабильности выпадают на время перелома, когда наступает конец старому порядку, когда мир меняется. И непомерный материализм общества вступает в конфликт с тонким миром.

Думаю, он имел в виду, что двадцатый век был слишком сосредоточен на рационализме и науке, но это не все, что нам дает опыт человечества. Сегодня многие люди занимаются тем, что не дарит им удовлетворения, напротив, вызывает фрустрацию. Необходимо утешение, сочувствие, внутренняя духовная жизнь. Это то, что защищает нас, когда мир становится нестабильным. Нам нужны какие-то устойчивые основы, духовность как раз и может стать такой основой, когда мир меняется и шатается.

— И у вас есть такая основа?

— Да, конечно. Основа художника в той или иной степени связана с вдохновением, которое дает возможность использовать воображение для связи творчества с реальным и сложным миром.

— Как вы полагаете, насколько художественное произведение должно резонировать с жесткой реальностью нынешнего времени?

— Под жесткой реальностью вы подразумеваете политику?

— В том числе…

— Я думаю, что в отражении политических событий кино должно видеть все в иной перспективе, не так, как это делают информационные каналы. Кино способно показать более глубокое понимание происходящего в современном мире. Что хорошо в кино: оно схватывает какие-то моменты «над» или «за» фактами, улавливает тенденцию, динамику происходящего. Мы же не делаем кино в отрыве от творимого в мире. В определенном смысле кино и продиктовано этим миром, и находится в диалектическом противостоянии с ним.

— В Москве на ретроспективе вы говорили о разных циклах кинопроцесса. Сегодня кинематограф переживает спад или подъем?

— Трудный вопрос. Сегодня мы задаемся вопросом, как и где смотреть кино: дома на видео, на айпэде, в кинотеатре. Артхаусное кино устаревает, молодые зрители склоняются в сторону мейнстрима, их больше привлекают голливудские фильмы. Такова специфика кино, поскольку это одна из популярных форм искусства. На него влияют эволюция и регресс общества. Мы всегда критически относились к самой природе кино. Оно проходит через фазы развития, изменяется с приходящими на смену друг другу поколениями. Кино подверглось изменениям с приходом телевидения, с изобретением видео. Оно, безусловно, трансформируется в век цифровых технологий, в век домашнего видео, кино по запросу и т.д. Если полвека назад кино было единственным видом искусства с видеорядом, теперь — одно из многих. Вы можете сочинить свое кино на телефоне. Поэтому мы пересматриваем место кино в этом ряду.

— Кино развивается как язык?

— Синтаксис кино постоянно изменяется. Даже изображая реальную действительность, мы прибегаем к спецэффектам, которые являются важным элементом киноязыка. Пределы возможностей все время расширяются. Изменяются форматы. Есть многочасовые полнометражные картины, телесериалы, которые смотрим дома в кресле. Открыт вопрос о перспективе и роли сериалов в будущем кино. Да что бы я ни говорил сейчас, через полгода ситуация может измениться коренным образом.

— Что вы можете сказать о состоянии современного французского кино?

— Французское кино смогло возродиться и создать живую кинокультуру, поскольку у нас отлаженная система финансирования, а также обширная родная аудитория. У нас основательный популярный мейнстрим. Есть возможности и для создания независимых амбициозных, непростых для понимания широкой аудитории проектов. Есть возможности для поддержки молодых кинематографистов, есть гвардия мастеров, продолжающих работать. Одним словом, Франция представляет собой одну из удачливых кинокультур, вдохновляющих создателей большого кино.

— Вы никогда не делали ничего для театра?

— Театр меня всегда привлекал, но я не отваживался.

Его можно реставрировать. У кино более продолжительная жизнь.

— А может, и неплохо, когда что-то уходит?

— Не знаю. У меня всегда было отношение почтительного обожания к работам Висконти и Бергмана, но я не видел их театральных постановок. Они ушли.

https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/03/10/71738-olivie-assayas-v-duhov-ne-veryu-a-duhovnost-mozhet-stat-oporoy-kogda-shataetsya-mir