Отращивать свою ценность, свое достоинство. Заново отстраивать свои отношения с жизнью, где нет сбычи мечт, но есть море, весна, осень, снег, огонь. Где есть тепло и трава, где люди дышат, ходят, смеются. Начнешь с первооснов – ощущения песка на ногах, солнечного тепла на веках. Дотянешь до рукопожатия и объятий. Научишься доверять и смеяться. С этим живут.
Это не заделывается чем-то новым
Пробоина в душе никогда толком не зарастает – особенно тогда, когда на этом месте был человек, и его не стало. Умер. Ушел. Не знаю, что хуже – когда тебе разом отрывает кусок души или он отрывается, отгнивает долго и мучительно, с заражением крови. Трудно сказать, что хуже – честное ясное горе, когда жизнь в одночасье теряет смысл, или скрытое, бесправное горе, когда годами надо держать лицо и никому нельзя сказать, что тебя не любят.
Когда ты живешь, ешь, ходишь на работу, улыбаешься, играешь с детьми – а тебя больше не любят. Ты взвешен на весах и найден слишком легким. Ты больше не нужен. Не нужны десять, пятнадцать, двадцать лет вместе, не нужны общие воспоминания и семейные прозвища. Там теперь другая жизнь, и в ней все новое.
Это не зарастет никогда. Это не заделывается новой любовью и новой семьей, как не зарастает шрам и не отрастает новая нога на месте оторванной. Но можно зарастить культю и научиться ходить на протезе. И извлечь из этой новой жизни максимальную полноту.
Нам никто не обещал счастья. Это Пушкин лучше всех понимал: на свете счастья нет, но есть покой и воля. Этого тоже немало. И Пушкин лучше всех знал, что делать с несчастной любовью: не стрелять в нее с воплем «так не достанься ж ты никому», а отпустить мирно и благодарно: я вас любил так искренне, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим.
Это ужасно больно, да.
Но есть и другой путь – умножение любви
Где любовь – там и боль. Где самое живое, самое теплое, самое уязвимое – там больнее всего. Куда спасаться от этой боли? Можно в цинизм. Циник неуязвим – и в подростковом возрасте цинизм кажется крутым. Циника не за что ухватить, ему нельзя сделать больно. Где мертвое – там не болит.
Если ты живой – ты уязвим. Если ты любишь – ты уязвим. Если у тебя ничего не болит, если тебя нельзя ранить – ты или пуст, или мертв. Или смириться с уязвимостью, или охранять свою пустоту.
Другой путь – в другую сторону: через умножение любви. Тебя не любят – но любишь ты. И чем больше любви, чем больше привязанности, тем больше ниточек самым буквальным образом привязывает тебя к жизни и спасает от безнадежности.
Любить другое, любить других – вкладывать себя в радость, в творчество, в живое и теплое. Любить того, кто тебя не любит – просто любить, просто радоваться ему, просто желать добра. Любить того, кто ушел, – хранить благодарную память о том, что было так коротко и кончилось так внезапно.
Собственно, ради этого только и стоит жить.
Только тогда жизнь выносима.