Перед выставкой в рамках цикла «Прощание с вечной молодостью» художник рассказал о том, чего хочет «сетевое» поколение Y — люди, родившиеся в 1980-х годах и глубоко вовлеченные в цифровые технологии, — представителем которого он является
Медиахудожник Евгений Гранильщиков делает из музеев и выставочных залов кинотеатры, объединяя экспериментальные фильмы, скульптуру и фотографии в нечто, напоминающее киноленту. В следующем году лауреат Премии Кандинского, успевший поучаствовать в нескольких международных кинофестивалях, собирается выходить в большой прокат. Убедиться в серьезности его намерений можно на его персональной выставке «Последняя песня вечера», которая откроется на «Винзаводе» 7 июня в рамках цикла «Прощание с вечной молодостью».
В названиях «Последняя песня вечера», «Прощание с вечной молодостью» чувствуется печаль, меланхолия. Связан ли новый фильм с вашими предыдущими работами?
В некотором роде да, все мои работы связаны. На выставке будет представлена инсталляционная версия «Последней песни вечера», а полностью фильм будет готов к началу августа. То, что мы увидим на выставке, — это двухканальная видеоинсталляция, которая по длительности не превышает 15 минут. На первом экране видео будет заканчиваться примерно на минуту раньше, чем на втором, раз за разом картинка будет смещаться, и мы сможем наблюдать различные сочетания сцен. Еще на выставке будет графика и две серии фотографий.
О чем или о ком этот фильм?
О поколении Y. На самом деле мне было сложно как-то емко, без цифр обозначить сегодняшнее поколение. Были 1990-е, 2000-е, теперь середина 2010-х. К этому времени мое поколение созрело для того, чтобы точно понимать, в какой стране мы хотим жить, а в какой нет. На кону вопрос о нашей политической зрелости. И неслучайно именно мое поколение сталкивается с последовательной борьбой против него государственных структур, талантливые люди чувствуют себя за бортом истории. Лично я настроен делать нашу страну лучше, но нынешняя система слишком далека от всех этих идеалистических взглядов. Фильм, он в том числе и об этом.
Вы никогда не хотели стать политическим активистом?
Если политический активист — это политически активный человек с внятной позицией, то я им, несомненно, являюсь.
Скажите, можно ли видеоряд без хронологии и сюжета назвать фильмом? Как у вас идет производство?
На первую часть вопроса я сразу могу ответить, что да, несомненно, можно. Современное кино имеет настолько разнообразные формы, что этот вопрос кажется немного атавистическим. Кино сегодня определяется режимом просмотра, а не формой, длительностью и содержанием. Но это если очень кратко. И боюсь, не совсем точно.
Что касается «Последней песни вечера», то производство этого фильма было для меня необычным. Несмотря на то что изначально мы собирались снимать в тесной компании друзей и со скромным бюджетом, фильм оказался самой дорогой на данный момент из всех моих работ. Он обошелся мне в более чем €12 тыс. Половину этой суммы выделил музей «Гараж», за что я безмерно им благодарен.
Как вы работает с актерами в своих фильмах?
Чаще всего участники моих фильмов не актеры. По крайней мере в «Последней песне вечера». В нем есть три героя, один из которых — я сам, и уместнее было бы назвать нас перформерами. Мы документировали нашу повседневную жизнь, вплетая в нее игровое кино. Каждый день начинался с обсуждения новостей, это снималось на камеру. Позже структура мутировала, хотя бы потому, что все было построено на человеческих отношениях. Если мы, к примеру, ссорились или переставали друг друга понимать, то съемки отменялись, все затягивалось. Конечно, это было тяжело — полтора года работать в таком неясном, туманном, импровизированном режиме. Но, на удивление, в фильме отсутствует эта неясность. Наоборот, все предельно ясно. А методов работы много. Редко когда у меня есть что-то похожее на сценарий, чаще это импровизация. Бывает еще так: я записываю чей-то случайный монолог на телефон и позже перерабатываю его, превращаю в текст для фильма.
Вы следите за тем, как развивается экспериментальное кино за рубежом?
Нет, как ни странно, я не слежу за этим. Я больше обращаюсь к истории искусства. Например, к классической живописи. На работу меня чаще настраивает что-то из прошлого, нежели какие-то современные коды. А больше всего меня провоцируют тексты. Я читаю много кинокритики. Что-то есть внутри текста, что для меня иногда важнее, чем сам фильм. Хотя если говорить о кино, то из современных режиссеров я бы выделил Альберта Серру.
Герои в ваших фильмах, например в «Призраке», много говорят о специфике монтажа и построении повествования. Что вы сами думаете об этом?
Иногда монтаж может занимать столько же времени, сколько съемки. Сначала я располагаю на тайм-лайне ключевые сцены фильма. Долго на это смотрю. Слежу за ритмом и скоростью, за сочетанием планов. Думаю, это немного похоже на конструктор. Потом хожу по квартире, вспоминаю, что когда-то снял подходящую сцену и она может быть использована сейчас. Но это не математика. Ты можешь совершить ошибку. Если мы говорим о «Похоронах Курбе», Unfinished Film — эти фильмы собраны идеально, хотя возникает впечатление, что все это случайность. Политическая история получается в них не потому, что кто-то говорит о политике, а потому, что фрагменты совершенно точно следуют друг за другом, есть логика фильма.
Фейерверки и конфетти — запоминающиеся образы, которые вы часто используете. Для вас они имеют какую-то символику? Вы ищете места, где что-то празднуют, или сами все организуете?
Нет, не имеют. Вернее, мне сложно это как-то прокомментировать. Просто я не могу избавиться от этого образа. Чтобы его воплотить, я провожу огромную работу: долгое время выбираю фейерверк, смотрю, как он разлетается. Все это нужно протестировать, чтобы в итоге сделать мимолетный, пятисекундный кадр.
Говорят, вы уехали из Москвы?
Это все слухи. Я же здесь! На самом деле работать можно везде, просто в последнее время я устал от здешней художественной тусовки. Мне тяжело общаться с людьми, особенно с художниками. У меня и сейчас плохое настроение, потому что я вчера разговаривал с художниками.
О чем?
О самых простых вещах. Не об искусстве же! Недавно обсуждали магический реализм и произведения Салмана Рушди, программирование и скейтбординг.
Поделитесь, как художник может заработать. Видеоарт все-таки не прибыльный жанр.
Это заблуждение, что видеоарт не продается. Может быть, наши русские музеи покупают фильмы и видеоработы в десятки раз меньше, чем европейские, но, надеюсь, так будет не всегда. Я бы не сказал, что мои видео редко покупают. Просто их производство довольно дорогое, и стоят они соответственно. Только за последний год три моих видеоработы оказались, например, в собрании Музея современного искусства в Антверпене, а еще одна — в частной коллекции в Нью-Йорке. С фотографией было все несколько хуже, но тоже приемлемо.
А как ваши работы попадают на кинофестивали?
Если честно, я никуда не отправляю свои фильмы, я довольно ленивый. Обычно мне пишут люди, которые занимаются отбором. Но именно так все и должно быть. Ты снимаешь фильмы, а отборщики их находят. Это их работа, а моя — снимать.http://www.theartnewspaper.ru/posts/4591/