Однажды на привозной, «гастрольной», выставке западной живописи в Эрмитаже я увидел женщину (не ту, что на фото), которая ходила по экспозиции и, останавливаясь у каждой картины, что-то записывала в блокнот.
Подозрение, что она в полотнах видит нечто, чего не вижу я, породило острое желание подсмотреть, что она пишет.
Перед картиной Караваджо она, сделав пометку, опустила блокнот, и я увидел: «Караваджо — 5». Напротив фамилий художников везде стояли отметки. «Ван Гог — 3» — увидел я на листке и, отойдя, больше никогда не обращал внимания на людей с авторучками.
Я смотрю на картины. А иногда на тех, кто перед ними стоит.
Отработав день, оставив детей и домашние заботы, они входят в музей, чтобы там побыть. Они ходят среди портретов женщин, воспетых великими мужчинами, смотрят и слушают.
«Обратите внимание, как она женственна, как спокойна, каким пониманием материнской тайны дышит ее улыбка. Сколько достоинства в ее позе. Как гармоничны она и мир. Художник воспел чистую, как святая зелень первого листа, красоту женщины… Посмотрите — это «Мадонна Литта» Леонардо. Ей пятьсот лет».
А тем, кто смотрит, много меньше. И некоторые отходят, а кто-то задерживается, всматриваясь: «А я? Как выгляжу я в странном свете лилово-желтых эрмитажных окон?»
Как выглядит она, отраженная в стекле, за которым на полотне другая женщина?
Она смотрит сквозь стекло и видит себя на фоне флорентийского пейзажа в золотой раме. Или под золотым дождем, пролившимся на нее, а не на Данаю кисти Рембрандта. Или вовсе без золота — в черной шляпе, вместо той, что встретилась на пути Кес ван Донгена…
Может быть, действительно необходим великий художник, чтобы мы наконец узнали красоту, окружающую нас. Или только потерянные во времени женщины, отмеченные вниманием и любовью других, таят для нас неубывающую прелесть?
Посмотрите на фотографию. Аппарат заметил женщину перед лицом Леонардо.