Андрей Перцев — о том, почему современные горожане любят постоять в толпе за чем-то необязательным.
Очередь к мощам Николая Чудотворца растянулась на … км и добралась до … Для того чтобы подойти к мощам, нужно простоять 13 часов. К поясу Богородицы стояли 20 часов, к дарам волхвов — 10 часов. Ажиотаж вокруг художественных выставок — Серова, Ватиканской пинакотеки — ничуть не уступает религиозному: люди готовы стоять на улице по несколько часов, чтобы увидеть шедевры.
Поводом собраться и выстроиться в ряд может стать не только высокое — это могут быть кроссовки или новая модель телефона (но этот повод собирает людей и за рубежом). Вот уже несколько лет несколько раз в году СМИ сообщают нам о доселе невиданной очереди и героизме граждан, которые стоят под дождем и ветром, в мороз или жару, едят из полевых кухонь, ссорятся до драк, штурмуют ограждения или, наоборот, проявляют чудеса смирения. Большая очередь давно стала одним из главных символов и феноменов российской жизни.
Нельзя сказать, что пейзаж «Город, очередь» — что-то совсем новое в истории страны. В советское время в очередях стояли все и за всем: техникой, мебелью, одеждой и даже (и особенно) едой. Граждане охотились не только за дефицитным товаром, но и за самым необходимым — например мясом или рыбой, которое «выкинули» на прилавки какого-нибудь магазина и надо было успеть в него до того, как продукт «разобрали». Дефицит уже в прошлом, а тяга к очереди у граждан осталась. Да и в советское время все было не так просто — есть анекдот, в котором один стоящий в очереди так отвечает новопришедшему на вопрос «Зачем стоите?»: «Достою — узнаю». Жители СССР не любили очереди, но и не сторонились их. Дело здесь не только в любопытстве и желании получить редкую вещь.
В Советском Союзе все формы общественного взаимодействия и активности были ограничены и формализованы: партсобрание, празднование 8 Марта или Нового года на работе, майская или ноябрьская демонстрации, линейка в школе. Организованный выезд в санаторий или экскурсия по путевке профсоюза. Днем — коллектив на работе, вечером — семья или близкие друзья, в выходные — двор: вот таким узким был круг общения советского человека. Любой сбор по самостоятельной инициативе мог заинтересовать власти: а не антисоветчиной ли там занимаются? Ходят в церковь, изучают западную литературу, играют джаз или рок-н-ролл, просто что-то обсуждают и мало ли до чего там договорятся.
Очередь сильно расширяла возможности взаимодействия: она собиралась стихийно, людей в ней ты видел в первый раз, мог достаточно непринужденно перекинуться с ними словами (конечно, следя за языком и не рассказывая опасных анекдотов). Можно было отпустить пару крепких слов в адрес дирекции магазина, потом в адрес производителей товара и даже, может быть, поругать местных чиновников. Очереди в городах брали на себя функцию агоры и вече, территории общения и встречи.
Стихийность создавала ощущение свободы, а необходимость общаться с малознакомыми людьми исключала из диалога личные темы и заставляла говорить об общем и общественном. В конце концов, всех стоящих объединяла общая беда и переживания — сколько еще стоять, достанется ли желанный товар. Это сильно отличалось от искусственно собранных властью мероприятий, где участников объединяла одна забота — когда же это все закончится. Разумеется, ситуация была ненормальной, но альтернатив разговорам в очереди было не так уж много. По ТВ показывали идеологически выверенные передачи, а на организованных государством мероприятиях свободно общаться не тянет. Очередь была одним из немногих исключений из правила «Больше трех не собираться», а в присоединении к ней сквозила свобода выбора. Человек мог выбрать, за сосисками ему стоять, за конфетами или за польской обувью.Новые очереди могут быть вызваны тем же самым — недостатком стихийного и живого общения. От советских они отличаются прежде всего отсутствием бытового налета и утилитарности. Это более сознательное общение, участник приходит к нему не из-за того, что его холодильник пуст или износилась одежда, а замену им нужно доставать.
На это можно попробовать возразить, что очереди выстраиваются к дефицитным шедеврам или привозным религиозным святыням — когда еще увидишь редкость, как не сейчас? Однако это утверждение не совсем верное. Например, вскоре после привоза мощей Святого Николая выяснилось, что привезли только одно из ребер епископа, а аж в 25 московских храмах есть мощи святителя, к которым нет никаких очередей — приходи и прикладывайся.
Вереницу людей, шедших к храму Христа Спасителя, это никак не остановило. В очереди на выставку Ватиканской пинакотеки в Третьяковке многие признавались, что очень смутно понимают, что же за шедевры привезли в столицу, но свои несколько часов на морозной улице проводили. В очереди на Серова главным объектом интереса была картина «Девочка с персиками», которая присутствует в общей экспозиции Третьяковки. Возможно, общение с рядом стоящими малознакомыми людьми выглядит ничуть не менее ценным элементом, чем сам допуск к святыням и шедеврам.
В России нулевых и особенно десятых пространство для стихийного или искреннего взаимодействия сильно сузилось. Государство объявляет иностранными агентами волонтерские организации, которые занимаются помощью тяжелобольным или профилактикой СПИДа: взаимодействуете с органами власти — значит, занимаетесь политикой. Все чаще попадают под запрет концерты: то православные активисты начинают жаловаться, то организаторы якобы не соблюдают условий проведения, то арендаторы вдруг начинают отказывать в помещениях. Вроде бы формальных ограничений и списков «запрещенных групп», как в СССР, сейчас нет, но новостей об отмене концертов становится все больше. Под запрет попадают рейвы и даже фестиваль красок Холи. Митинговое законодательство ужесточено дальше некуда — это признают даже депутаты Госдумы, стихийно собраться на улице или площади (лучше где-нибудь в центре) не получится. На ТВ почти ничего не говорят о внутренних проблемах страны — все больше об Украине да загнившем Западе.
Организовываться в волонтерские группы и создавать общественные организации нежелательно, собираться на улицах власть не рекомендует, а большинство российских граждан ссориться с государством не хотят. Какое-то подобие агоры и вече, территории пусть не принятия решений, но свободного общения видеть все равно хочется. Помочь в этом готова старая добрая очередь — сочетание благонадежности и стихии с волей. Религиозные люди общаются в очереди к мощам — там спорят православные консерваторы и либералы, ведь официальные диспуты РПЦ не особенно приветствует. Поругивают власть и оппозицию в очередях в картинные галереи. Возвращение очереди-агоры, очереди-вече — тревожный сигнал. Он говорит о том, что общественные пространства и территории диалога сильно сужены.
Граждане, настроенные более решительно, тоже выходят на улицы, но они собираются уже не в благонадежные очереди («А я что? Я картины посмотреть пришел»), а на протестные акции. Они тоже становятся территорией диалога. Алексей Навальный объяснял, что решил перенести место митинга 12 июня с согласованного проспекта Сахарова на несогласованную Тверскую, так как московские власти надавили на подрядчиков и те отказали в предоставлении света и звука. «Мы готовили классный митинг с отличными выступлениями», — заявлял оппозиционер. По опыту протестных акций начиная с 2011 года можно сказать, что выступающих особенно никто не слушает. Дело даже не в содержании их речей (хотя и в них тоже), а в том, что людям интереснее общаться между собой, понимать, что они не одиноки, спорить о нюансах — с единомышленниками и об основах — с идеологическими противниками.
На митинге 12 июня таких бесед и диалогов было много. Школьник спорил с религиозной старушкой о существовании Бога, сторонник ПАРНАСа средних лет — с молодым сторонником Навального. Окрестности Пушкинской площади тоже превратились в агору и вече. Конечно, участники акции были настроены куда решительнее «очередников», но причина выхода на улицу у них одна и та же. Студентов и школьников пугают преподаватели и силовики, их грозятся наказать даже за простой приход на митинг, а не за самоорганизацию и объединения в школе и вузе. Формы общественной активности для взрослых власть тоже ограничивает. У граждан остается только одна дорога — на улицу, и она становится все популярнее.http://echo.msk.ru/blog/inliberty/2010218-echo/