Как бы громко не кричали предсказатели судеб о смерти живописи, кажется, они все-таки ошиблись. И эта выставка уверено доказывает, что, по крайней мере в Великобритании, традиционная живопись как техника все еще является силой, с которой необходимо считаться. Об этом говорят, как минимум, цены на работы Фрэнсиса Бэкона, Люсьена Фрейда, Франка Ауэрбаха и Леона Коссоффа. А в мире, где все, кажется, сводится к деньгам, не сложно сделать вывод о том, кто же стал в этом споре победителем.
Пушкинский музей уже не первый раз пытается доказать, что показывать современное искусство ему под силу. В прошлый раз, на выставке «Лицом к будущему…» (2017) кураторам это удалось с блеском. В 2019-м решили пойти по проторенной дорожке и воспользовались уже «обкатанной» сценографией. А потому, если вы считаете себя заядлым музееманом, часто бродите по залам Музея изобразительных искусств или два года назад просто не смогли пройти мимо самого нашумевшего события в культурной жизни Москвы, то нынешняя экспозиция, скорее всего, вызовет у вас навязчивое чувство уже увиденного. Но это не самое грустное…
О том, что выставка Лондонской школы приехала к нам из-за рубежа, говорят очень громко и практически на каждом шагу. Это не первый совместный проект Лондонской Тейт и Московского ГМИИ, но этот заявлен как кульминация длительных партнерских отношений, как своего рода самый главный и громкий аккорд в этой музейной симфонии. Но почему-то звучит он как-то вяло и совсем неуверенно. Что сбивает с толку, так это концепция. Для такого многозначительного события она слишком слаба.
Что же это за зверь такой – «Лондонская школа», с чем ее едят и что о ней можно было бы сказать? Лондонская школа – термин собирательный, введенный в историю искусств по аналогии со школой Парижской, появившейся за почти полвека до того. И состоит она из крайне разношерстной массы художников. Имеется Фрейд, который пишет только в присутствии своей няни. Бэкон, который работает по фрагментам. Ауэрбах и Коссофф, которые заканчивают картину за день, в то время как у других на это уходят годы. И, наконец, Китай, который вернул фигуративную живопись фактически к живописи исторической. На выставке в Лондоне, например, попытались проанализировать, что же их все-таки объединяет. Нашли ответ – телесность! А потому и построили выставку вокруг различных коннотаций плотского и осязаемого, разбавили маститых живописцев несколькими менее именитыми коллегами и – пожалуйста, получили выставку об одном из самых сильных художественных направлений Англии XX века, подав ее при этом под интересным соусом.
Хорошо, я могу допустить, что у Британской Тейт больше возможностей и ресурсов, а потому нам пришлось довольствоваться лишь теми работами, которые нам привезли для показа. Но в этом случае, давайте обратимся к опыту американского Музея Гетти (2016), для которого эта выставка также была привозной.
Все-таки, главная особенность этих художников заключается в том, что они отвергли доминирующие в то время направления, такие как абстракция и концептуализм, и смогли по-новому воспользоваться средствами фигуративной живописи. Вот на этом и сделали акцент в Лос-Анджелесе. При этом, ловко связали экспонаты на выставке с собственными активами. Большинство картин и рисунков в коллекции Гетти, связанных с изображением человеческой фигуры и ландшафта, редко выходят за границу 1900-го года. А потому, их экспозиция с провокативным заголовком «London calling…», неоднозначно отсылающим к известному постпанк альбому 1970-х группы The Clash, сфокусировалась не только на феномене художников-новаторов, сколько говорила о том, «что произошло потом», когда абстракция доминировала в художественном дискурсе США. Иными словами, американским кураторам удалось не просто познакомить публику с Лондонской школой, но и выстроить своего рода эволюцию предмета – человеческого изображения в живописи.
Что же сделали в Москве? По сути, решили не рисковать. Совершенно очевидно, что одна и та же выставка в разных странах будет восприниматься по-разному. Один и тот же набор картин требует различных подходов к экспонированию, в зависимости от менталитета зрителей. И также очевидно, что в Москве нежно любят всех, кто пишет так, «как чувствует». Что поделать, россияне очень сочувствующая нация. А потому в текстах на стенах вдруг начали появляться фразы о том, что художники Лондонской школы выражали свой внутренний мир через свои полотна. Что ж, спорить с таким утверждением – все равно, что пытаться отрицать, что Земля круглая. Вот только момент фрейдистской сублимации можно обнаружить в творчестве без преувеличения каждого, кто хоть раз пытался создавать произведение искусства!
Стоит ли говорить, что по Белому залу и колоннаде Пушкинского бродят толпы посетителей, которые ловко проводят аналогии между Сальвадором Дали и Френсисом Бэконом? После того, как первый шок прошел, могу сказать, что если наши организаторы хотели запутать посетителя, то им это на славу удалось! Или же, наоборот, команда Пушкинского побоялась «перегрузить» зрителя информацией? Или, может быть, решили, что мы с вами совсем ничего не смыслим в современном искусстве и потому простой констатации этих художников нам хватит, как говорится с головой? Спешу заверить всех, что это не так. Практика показывает, что российская публика прекрасно осведомлена в вопросах искусства XX века, относится к нему благосклонно и с большим интересом. А потому, такой вот ход, когда выставка выглядит как «мы просто покажем вам, что такое было» выглядит почти как оскорбление! Кураторы вполне могли бы пуститься в брод, а не мочить пальцы у берега.
Отдельный вопрос возникает к названию. Почему это Бэкон и Фрейд вдруг оказались вознесены над остальными соратниками? Что в творчестве этих двоих делает их достойными оказаться как бы вне формулировки «Лондонская школа»? Лично я не могу дать вразумительного ответа, потому что для меня каждый из этой группы – самостоятельный, самобытный и самоценный персонаж, какими, они собственно и были. Видимо, громкие имена нужны были, чтобы завлечь посетителя, ведь Бэкона и Фрейда в Москве уже видели и знают.
Можно было бы еще рассказать о технических недочетах, таких как световые круги вокруг полотен, которые еще терпимы, когда мы говорим о Рембрандте, но как-то плохо вяжутся с современным искусством. Или о том, что несколько вещей, например, эскизы «Храм Христа» Коссоффа или его же «Детский бассейн» явно пребывают в некотором состоянии «шока» – бумага вздулась и покоробилась во всех направлениях настолько, что становится страшно за произведение. Рискну предположить, что это произошло из-за неправильной транспортировки или условий хранения при перевозке. Но все это кажется каким-то мелочным и пустым.
Лучше скажу о сопровождающий материалах. Лично я всей душой ратую за каталоги, выпущенные Британской Тейт, потому что это практически знак качества. Правда в этот раз если бы я его и купила, то только ради картинок. Уж простите, но каталог все же требует серьезной исследовательской базы, это научный труд. В данном случае, это три небольшие статьи и множество хороших репродукций. Хотя цена ниже среднестатистической – всего две тысячи рублей. Стоит ли он того, решать, конечно же вам. Если Лондонская школа – это ваша большая любовь и глубокий интерес, уверена, что вы видели издания и лучше.
Что можно сказать по итогу? Ознакомительный характер выставки, безусловно, озадачивает и даже немного задевает самолюбие. Хочется все-таки, чтобы организаторы выставок современного искусства перестали бесконечно представлять нас друг другу, а позволили бы уже завести с ним плодотворный диалог. В конечном счете, можно сказать, что выставка интересна своей темой, но вызывает тоскливое чувство deja-vu своей сценографией. Стоит ли ее посещать? Да, чтобы еще раз столкнуться с прекрасным, но не для того, чтобы насладиться хорошим кураторским проектом. Если бы я раздавала звездочки, у Лондонской школы в Пушкинском музее их было бы три…